Иван Гиря: Благодаря всенародной помощи геологи справлялись со всеми трудностями - и природными, и рукотворными

Тюмень. Геологоразведчики Западной Сибири в середине прошлого века открывали новые месторождения вопреки множеству трудностей. Главная из них, по мнению почетного разведчика недр, лауреата Ленинской премии, премии Совета Министров РСФСР Ивана Гири, заключалась не в природе, а в человеке. В конце февраля ветеран отрасли принимал поздравления с 85-летием.

В интервью Агентству нефтегазовой информации Иван Гиря рассказал о том, как добирался до своего первого места работы, о проблемах, с которыми сталкивались геологи, и конечно, об открытии Уренгоя.

– Иван Яковлевич, поделитесь первыми впечатлениями о Тюмени. Как она вас встретила?

– Я слово «Тюмень» впервые услышал в фильме «Сказание о земле Сибирской». Стало интересно, смотрю карту: Тюмень, Тюмень, где она?.. Вокруг населенных пунктов почти нет, и самое главное, что все окрестности заштрихованы, то есть болота кругом. Первая мысль: «Как там люди живут, как им там - тяжело?»

Окончил семь классов, поступил в техникум по специальности техника-электрика по производству аппаратуры автоматики и телемеханики, но там не получилось из-за стипендии, вернулся и окончил 10 классов. Поступил в нефтяной институт в Москве. Окончил его в 1956 году. Я и еще пять человек с нашего потока получили распределение в Тюмень.

Мы с другом сошли на железнодорожном вокзале в Тюмени, сдали полупустые чемоданы в камеру хранения. Пошли искать трест «Тюменьгеология». По московской привычке спрашиваем у первого милиционера, а в Москве у каждого милиционера был при себе большой справочник, и они могли ответить, куда идти. В Тюмени спросили у одного, у второго – никто не знает такую организацию и как до нее добраться, и это при том, что геология в Тюмени уже семь лет как работала.

Пошли по Первомайской – единственной улице с твердым покрытием – брусчаткой. Наконец увидели группу людей в брезентовой спецодежде и поняли, что это наши. Они-то нам и рассказали, как добраться до треста. Юрий Эрвье шутил по этому поводу: «Как геологов разместить, так обязательно за кладбищем». На улице Минской.

Там мы получили направление в Березово. Дорога была через Тобольск, но общественный транспорт до него не ходил, мы добрались на попутках, а далее - на теплоходе «Ленинский комсомол».

Дали нам комнату в общежитии. Пустую. Никакой мебели. Завхоз предложил сходить недалеко в овраг, там кто-то недавно старые кровати выбросил. Мы их собрали, а он нам дал матрасы, ну как матрасы – мешки. А наполнять их пришлось на конном дворе и не сеном, а объедками, которые лошади не едят. О подушках и речи не шло. Про досуг тоже особо не скажешь. Спросили, где радио. Завхоз ответил, что у него на 10 комнат один репродуктор, и нам как-то надо договориться, кто и когда его будет слушать. Ничего, обжились и начали работать.

Вот так мы приехали покорять Сибирь.

- С какими трудностями в работе столкнулись в первую очередь?

– Немногие помнят, но в начале работы, где-то с 1958 года, мы были ограничены в выборе места для строительства поселков из-за постановления правительства, которое подразумевало строительство ГЭС, и многие территории попадали под затопление. Товарищи из Гидростройпроекта предлагали возвести плотину у Салехарда и затопить практически всю Западную Сибирь. Борьба, конечно, велась на верхах. Областной комитет партии считал, что затопление месторождений - это преступление. Поэтому перед нами, геологами, ставилась задача как можно быстрей открыть месторождения. Благодаря открытию Усть-Балыкского, Шаимского, Мегионского и других перспективных площадок наши голоса стали весомей, и решение о строительстве плотины отменили.

Этим трудности не ограничивались. Несмотря на всенародную помощь геологам, были такие «крючки», от которых диву даешься - как можно было до этого додуматься! В 1966 году перед отпуском Эрвье меня отправил к строителям составить титульный лист на строительство для подготовки к освоению только что открытого Уренгойского месторождения. Там я взял справочник, по которому можно было выбрать постройки для нового поселения. Выбрал столовую, баню, клуб и другие общественные здания. А мне начальник говорит: «Ты неправильно выбрал!» А как же неправильно, вот же для России нормативы, а он мне: «То для России, а нам для Сибири и Дальнего Востока». Выходит, для Европейской части России на одну тысячу жителей положена баня на 60 мест, а для Сибири и Дальнего Востока - только 30 мест. Столовая точно так же - в два раза меньше мест. Мы – колония, что ли? Пошел к Эрвье, а он мне: «Что делать? Напиши, что у тебя три тысячи человек живет, а если спросят, то скажем, что мы делаем на перспективу».

Еще одна история случилась, когда я уже жил в Тюмени. Юрий Неёлов начал строить аэропорт в Салехарде. А в старом здании аэропорта кто не бывал, тот горя не знает. Я в нем насиделся столько, ожидая самолетов, открытый всем ветрам. Приятного мало. И ведь в прессе такой вой поднялся: «Ишь чего захотели! В такой глуши им подавай современный аэропорт». А мы что, не люди?

И ладно федеральная пресса, к ним присоединились и тюменские журналисты: «Зачем тратить народные деньги на строительство аэропорта?»

К чему я это говорю? А к тому, что трудности чаще всего были рукотворными.

Посмотрите на науку: если сравнить карты прогнозов открытия месторождений 60-х годов и сравнить с тем, что открыто сейчас, то они будут почти одинаковыми. Мы сделали огромный вклад, но были и противники, которые писали в министерства: «Зря вгоняем деньги в эти болота».

Или вот в Тюмени добыча уже перевалила за 300 миллионов тонн. Обсуждаем основные направления народного хозяйства на восьмую пятилетку (1966-1970 гг.). Прочитали, а о геологах - ни слова. Предложили вписать одну фразу: «Усилить геологоразведочные работы на нефть и газ». Отправили, а в ответ получаем: «Усилить геологоразведочные работы на нефть и газ, особенно в Европейской части страны». Приехали...

Добавлю несколько слов о любимой Украине, которая не столь добра теперь к нам (Иван Гиря родился 23 февраля 1933 года в селе Казанка Николаевской области УССР. – Прим. ред.). Они организовали экспедицию в Новый Уренгой. По решению министерства, чтобы нас усилить.

Часто общался с замминистра геологии УССР. Я у него спросил: «Почему Тюменская область приращивает запасы газа на 1 триллион в год, нефти - 1 миллиард в год. А вы газа 5 миллиардов в год, а нефти - 2 миллиона. Финансирование одинаковое». «У нас социальная нагрузка, мы не можем увольнять людей», – ответил он мне. Когда я в 1969 году попал на Украину по обмену опытом, увидел огромную разницу, как живут геологи там – коттедж с гаражом и ямой, и как мы ютимся, бьемся за каждый вагончик.

Несмотря на проблемы природные и рукотворные, мы все же справились, и результаты можем теперь предъявить.

– Когда пришла мысль о переносе Нарыкарской нефтеразведочной экспедиции из Ханты-Мансийского национального округа в район Уренгоя?

– Березовского газа едва хватало для самого населенного пункта. Ни о каком трубопроводе и думать было нечего.

В 1965 году мы с коллегой Александром Власовым прилетели к Эрвье с предложением закончить работу в Нарыкарах, потому что больших месторождений там нет и не предвидится. Нам предложили два варианта: Назымское месторождение около Ханты-Мансийска или Уренгой.

Вышли из кабинета и подумали, что Уренгой находился между Тазовским и Тарко-Сале (громадное Губкинское месторождение). Там были уже открыты месторождения. И мы выбрали Уренгой.

Но было условие: прежде чем окончательно решить вопрос о перебазировании, я должен был пробурить на Уренгойском месторождении одну скважину и получить фонтан газа.

Начали заниматься организацией бурения.

Все оборудование возили военными самолетами из Салехарда в Тарко-Сале, а оттуда - вертолетами на точку до Уренгоя. Точку бурения мы особо не выбирали, геофизики нам дали результаты своих работ, по ним и ориентировались.

Надо было размещать людей. А вагончики, которыми нас снабдили, ни один вертолет не брал. Поэтому выбрали место жительства на территории бывшего лагеря заключенных, который к тому времени был законсервирован. Наши строители отремонтировали пару бараков, котлопункт, столовую. Собирали станок буровой, и то одного не хватает, то другого. Но все-таки сложности преодолели и станок собрали. Послали бригаду бурильщиков, в начале мая стали бурить, в конце завершили. Провели исследования и выяснили, что попали на крупное месторождение газа. А 6 июня 1966 года получили мощный фонтан газа, каких в Березово не получали никогда. И вопрос о перебазировании сразу решился.

- Какие чувства испытывали, когда получили первый фонтан газа в Уренгое?

- Нам было особо не до чувств. Это была наша работа. Конечно, фонтанам мы всегда радовались, но здесь было чувство неопределенности, загадки, которая разрешилась, и стало понятно, куда едем дальше.

Теперь перед нами стояла задача собрать станки нашей партии для бурения. Они были раскиданы по тайге. Нужно было их разобрать и по воде отправить до Уренгоя, а это 700 километров.

Но потихоньку начали обживать, сначала отремонтировали бараки лагерные, потом вагончики подвезли. Позже с первой баржей из Нарыкара отправили пилораму. Стали пилить лес, строить здания. К 7 ноября 1967 года открыли клуб на 120 мест, и по случаю 50-летия советской власти провели там торжественное заседание. А потом возвели столовую, детсад, школу.

- Быстро росло поселение?

– Я привез с собой экспедицию, около 400 человек вместе с семьями, и только школьников было 90 человек. В октябре 1966 года мы организовали девять классов. Из первых двух домов, которые нам построили, я распорядился один отдать бригаде первооткрывателей, а второй дом - под школу. Ее открыли 1 октября, к 1 сентября не успели. Учителями были жены наших работников. Все было хорошо, но через два месяца ко мне приходит директор и говорит: «Вы нам помогаете, спасибо. А зарплату нам должно платить управление народного образования в Салехарде. Но не платит, потому что школа внеплановая. А детей мы должны отправить в другие школы-интернаты».

А я перед этим с чиновниками договаривался, что вот переезжаем, у нас будет школа, все расходы берем на себя. А с них учебные пособия и зарплата учителям. Мне сказали, что все будет хорошо. Теперь я им звоню, а они говорят, что школы в плане нет. Я, значит, уговорил буровиков ехать со мной с семьями, а теперь я им скажу, чтобы они детей куда-нибудь отправили?

Ну я сразу обратился к первому секретарю обкома КПСС Щербине и моему начальнику Эрвье отправил телеграмму. На следующий день получаю телеграмму: «Школа будет работать, зарплату получат». Обиделись на меня, конечно, работники народного образования. Видимо, досталось им там, но и меня надо понять, я работников привез с семьями за две тысячи километров на Север. А через три года мы уже поставили настоящую школу, по всем правилам.

Ну так нас набралось уже человек 700. Объемы работ по геологоразведке росли и требовалось еще больше рабочих и специалистов.

В честь Ивана Гири в Уренгое названа улица. За открытие крупных и уникальных месторождений природного газа в северных районах Западной Сибири, их эффективную разведку и подготовку промышленных запасов Ивану Гире в числе группы специалистов в 1970 году присуждена Ленинская премия. 

Кроме того, он награжден орденами Трудового Красного Знамени (1966), «Знак Почета» (1981), медалями «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина» (1970), «За освоение недр и развитие нефтегазового комплекса Западной Сибири» (1983), «За заслуги в разведке недр» (1983) и др. Удостоен бронзовой и золотой медалей ВДНХ за разработку и внедрение новых технологий в геологоразведочное производство (1976, 1978). Отмечен знаком «Отличник разведки недр» (1983).

В 1987 году Ивану Гире присуждена премия Совета Министров РСФСР «За создание и освоение в производстве высокоэффективной техники, прогрессивной технологии и новых материалов 1986 года».