Вагит Алекперов: Цифра $110-120 отражает ситуацию, которая сложится на рынке в 2012 году

Главное дело в жизни Вагита Алекперова — это «Лукойл». У него не возникает сомнений, куда инвестировать свободные деньги — он постоянно покупает акции компании, которой руководит почти 20 лет. Теперь Алекперов готовит себе преемника и утверждает, что его место займет только человек из компании. Своего сына, Юсуфа, Алекперов тоже решил сделать настоящим нефтяником — после института ему придется пару лет поработать на месторождениях Западной Сибири.

— Начать хотелось бы с того, что сейчас больше всего волнует людей. Как вы оцениваете результаты выборов в Госдуму и реакцию на них со стороны общества?
— Каждый гражданин имеет право выражать свое мнение, но я лично убежден, что нашей стране нужны стабильность и развитие. Что-то комментировать еще я не хочу: я не политическая фигура, а бизнесмен.

— Вы сами голосовали? За кого?
— Конечно. Я всегда «Единую Россию» поддерживаю.

— Как вы считаете, может ситуация в России обостриться до революционной?
— Нет, я так не считаю. Жизненный уровень населения растет. Медленно, не так, как хотелось бы, но растет. Все-таки промышленный комплекс России, в том числе машиностроение, автомобилестроение, развивается. К этому можно относиться скептически, но мы [«Лукойл»] работаем в 60 регионах России, и я каждый год бываю во многих городах и вижу это. Плюс в стране растет потребление. Вот сегодня декабрь к декабрю на 30% выросло потребление топлива. На 30%! Это говорит о количестве машин, приобретенных нашими гражданами. Откуда возник топливный кризис в этом году? Мы не были готовы к тому, что такое количество машин в такие сроки приобретут наши граждане. То есть жизненный уровень в стране растет. Конечно, хочется, чтобы это происходило быстрее, но динамика положительная.

— А если говорить о других рисках — экономических, насколько вероятна очередная волна кризиса?
— Я участвую во многих форумах, недавно был в Вене, встречался с рядом министров ОПЕК. Большая часть аналитиков и государственных мужей стран, которые производят основное количество нефти в мире, склоняется к тому, что коридор цены $110-120 за баррель — объективный. Спрос и предложение сегодня сбалансированны. Но цену на нефть нужно рассматривать уже не через эту призму, а через призму того, сколько средств затрачивается на производство нефти и сколько стоит альтернатива — чтобы произвести электроэнергию. Европа сегодня активно развивает альтернативную энергетику, а это пока дорого. Я уверен, что эти цифры — $110-120 — дадут возможность нашей стране, как крупному экспортеру нефти и газа, иметь финансовую подушку, которая поможет нивелировать негативные явления, которые могут произойти на глобальном экономическом пространстве. Но я не думаю, что будет вторая или третья волна кризиса.

— Все же не слишком ли оптимистично правительство закладывает в бюджет-2012 цену $100 за баррель?
— Мы, «Лукойл», заложили $96. Но, я думаю, цифра $110-120 отражает ситуацию, которая сложится на рынке в 2012 г.

Мы должны иметь равные возможности

— Что мешает развитию нефтегазовой отрасли в России и достаточно ли правительство делает для того, чтобы эта отрасль оставалась конкурентоспособной — за счет не только госкомпаний, но и частных?
— Я много лет говорю, что нужно устранить недопонимание в законе о недрах, из-за которого российские компании с государственным участием допускаются до определенных видов ресурсов, а российские компании, где нет государственного участия, не допускаются. Ведь существует не только интерес госкомпаний или частных — есть национальный интерес России. И мы должны иметь равные возможности для работы на всех объектах на территории страны. Здесь в первую очередь, если мы хотим защитить национальные интересы, должен быть критерий для выбора компании: место регистрации — Россия. Плюс это должен быть проверенный временем партнер правительства по освоению месторождений. Он должен быть состоятельным технологически и финансово, соблюдать экологические требования и не иметь в истории тех или иных нюансов с российским правительством.

— Вы это повторяете уже не первый год, а что вам отвечают власти?
— Я это говорю [на встречах] и премьер-министру, и президенту, они соглашаются, что нужно на каком-то этапе вносить изменения в закон. И я надеюсь, что на следующий год уже новая Дума после избрания президента и формирования правительства все-таки вернется к этому вопросу и устранит недопонимание.

— Вам это обещали сделать в следующем году?
— Никто не обещал. Я просто основываюсь на логике. Мы все работаем здесь. «Лукойл» — второй по величине налогоплательщик России, и как можно не доверять нам? За границей нас считают российской компанией, и нам доверяют уникальные объекты. Например, мы сегодня осваиваем месторождение в Западной Африке на глубине 2,5 км, а здесь нас ставят на второй план… Я считаю, это неразумно.

— За границей к вам такое же отношение, как к западным инвесторам здесь?
— Мы не чувствуем дискриминации. Даже в Ираке. Мы получили «Западную Курну — 2», один из самых уникальных проектов в мире. Мы сегодня достаточно активно работаем во всех частях мира, и у нас нет ограничений. Для нас существуют экономическая эффективность и конкурентная борьба.

— То есть это специфика российского правительства — такое отношение к иностранным инвесторам?
— Я считаю, что на каком-то этапе было принято такое решение… Скорее всего после того негатива, который был связан с первыми СРП на Сахалине. Экономические параметры СРП начала 90-х гг., конечно, были несовершенны, они давали большую маржу инвестору.

— Но нефть-то тогда сколько стоила…
— (Разводит руками.) Та же тенденция сегодня в Казахстане, там пересматриваются соглашения.

Другого выхода не было
— В этом году, как никогда, лихорадило топливный рынок. И одну причину вы уже назвали — рост потребления, но была же еще одна: подняв акцизы на топливо, государство попросило крупные компании снизить цены в рознице и, по сути, организовало сговор. Вы не считаете, что это вмешательство подорвало рынок?
— Одно дело — снижение цен, а другое — отсутствие объемов. Если бы были объемы и цена колебалась, это другое дело, а у нас физически объемов не хватало летом. Мы уже готовимся к тому, чтобы не допустить такого провала в следующем году, делаем запасы. Потом, мы начали строить новые установки, принят закон «60-66», который симулирует углубление переработки. С 1 июля поменяется акцизная политика: более экологичное топливо, которое производим мы, будет стимулироваться за счет понижения акцизных ставок. Это дает нам возможность сконцентрировать ресурсы для продолжения инвестиций в нефтепереработку. За 10 лет нам нужно более $20 млрд вложить, чтобы привести российские заводы к европейским стандартам, чтобы глубина переработки на них была 95% и выше.

— Была ли обоснованной реакция правительства на дефицит топлива?
— Ну а какой может быть первая реакция при дефиците у любого чиновника — закрыть рынок. Другой реакции не может быть. Я считаю, другого выхода не было.

— А ограничения цен тоже оправданны?
— С ценами у нас каждый год происходят нюансы. Конечно, это не совсем верно, что мы заранее наметили увеличение акцизов на топливо. Акциз — это лучший механизм формирования дорожного фонда: кто больше ездит, тот и должен финансировать строительство и ремонт дорог. Механизм правильный, но вопрос — какими темпами. Каждый год на 5-6% поднимать стоимость продукта! Мы считаем, что систему можно было бы выровнять за счет снижения экспортных пошлин на те или иные виды топлива, чтобы была стабильная цена на внутреннем рынке.

— Но ведь и сейчас планируется поднять акциз, и это опять увеличит цены на бензин — это те же грабли. И что, снова правительство придет и скажет: снижайте цены?
— К сожалению, это так. К сожалению, акциз на следующий год уже заложен в наши экономические показатели, и мы должны будем его компенсировать. Это можно сделать двумя путями: снижать издержки или переложить затраты на потребителей. И мы пойдем по двум путям. Конечно, прямолинейного повышения цены топлива не будет, но косвенно и частично мы переложим акциз на потребителей.

— А АЗС «Лукойла» покупают у НПЗ топливо по рыночным ценам?
— Разумеется.

— И какой у вас результат в рознице по итогам года будет?
— У нас был сильный минус в первом полугодии, за второе и цена на мировом рынке стабилизировалась, и внутренний рынок чуть подрос — на 9-11%. Так что закроем год по нулям. Но доходности розничного бизнеса сегодня нет. Как следствие, у нас сегодня предложений по покупке АЗС огромное количество. И если раньше чаще выгоднее было построить станции, чем купить, то сегодня предложение огромно. Потому что розничные цены, т. е. маржа конечного продавца, крайне низки.

Никакой гонки

— 1 декабря совет «Лукойла» утвердил новую 10-летнюю стратегию, вы раскрыли план по инвестициям только на ближайшие три года — $48 млрд. А сколько будет за 10 лет?
— Больше $100 млрд, но точнее сказать не могу — мы должны сделать презентацию для инвесторов где-то во второй половине февраля и там все раскроем.

— ТНК-ВР в этом году обошла «Лукойл» по среднесуточной добыче в России. Как вы к этому отнеслись?
— Абсолютно спокойно. Я спокоен, что и «Роснефть» наращивает добычу. Я никогда не был приверженцем устраивать гонки по добыче нефти. Можно сегодня нарастить добычу? Можно. Но за счет чего? Стоить это будет много. Плюс мы можем нарушить систему разработки месторождений, и потом это может привести к коллапсу. Месторождения — это сложный механизм. У нашей компании есть стратегия, компания никогда за эти 20 лет не суетилась, мы шаг за шагом реализуем все свои программы. Я уверен, что со следующего года мы не только стабилизируем добычу нефти — мы начнем ее понемногу наращивать.

— А прежнюю стратегию, направленную на рост не добычи, а денежного потока, ошибкой не считаете?
— Да нет, она дала нам возможность сконцентрировать деньги для крупнейших приобретений в будущем. Мы должны были переосмыслить свои месторождения. Мы по каждому из них сегодня сделали модели, по всем в России. А в той гонке, когда мы вводили и вводили месторождения, наращивали добычу, мы не имели даже нормальных проектов разработки, привязанных к применению современных технологий и геофизическим материалам. Сегодня эти модели построены. Мы каждый год на 30-40% увеличиваем бурение горизонтальных скважин — именно зная пласт, зная модель и уже изменяя проекты разработки. У нас тысячи скважин на каждом месторождении заложены в проекты разработки, сегодня мы их число сокращаем и конечный КИН (коэффициент извлечения нефти. — «Ведомости») поднимаем.


Такого больше не будет!
— Раз вы заговорили про эффективность геологоразведки, что у вас случилось с Южно-Хыльчуюским месторождением? Как вы могли так ошибиться? И нет ли рисков, что эта ситуация повторится на месторождениях им. Требса и Титова?
— Хыльчуя — это уникум, такого больше не будет! По Южной Хыльчуе мы вместе с ConocoPhillips были уверены после апробирования скважин, что запасы подтвердятся. К сожалению, запасы на 30% с лишним сократились. Этот негативный опыт приведет к изменению структуры управления в «Лукойле». Наверное, мы выделим блок развития, блок разработки технологий и блок разработки месторождений, добычи и обустройства. Специалисты будут вынуждены сдавать запасы тем, кто будет делать проект разработки месторождения и нести прямую ответственность за эти данные. А так ответственность была условной — все одном блоке. Внутри него и мотивация была размазана и направлена только на выполнение плана по добыче. А теперь каждый будет за свое отвечать.

— Интересно, когда вы поняли, что произошло, какой была ваша первая реакция?
— Крайне негативной (улыбается), потому что мы все-таки профессионалы. Мы основывали свой опыт в том числе и на мнении компании Conocо. Две крупнейшие компании, у обеих уникальные геологи! Но месторождение… Каждое месторождение уникально — и тем более такие участки: они карбонатные, сложно построенные…

— Так с Требса и Титова такого не будет?
— Нет. Мы провели геологоразведку, пробурили первые скважины, сделали полный комплекс испытаний. Надеюсь, мы завершим все вопросы по созданию СП с «Башнефтью» до конца года. Мы договорились об этом.

— А Соnoco не планирует выходить из «Нарьянмарнефтегаза», владельца лицензии на Хыльчую?
— Нет, они хотели одно время выйти, но больше не собираются.

— Прошлой осенью Unicredit Bank купил у ConocoPhillips почти 5% «Лукойла» за $2,4 млрд, а потом продал «Лукойлу» и вашей компании Redruth ноты, которые до 29 сентября этого года можно было конвертировать в акции «Лукойла». Что с этими нотами?
— Мы это не комментируем.

— Ваши планы по покупкам — настоящая загадка, в начале года вы сделали резерв для какой-то зарубежной сделки на $1,7 млрд. Что же вы готовитесь купить?
— Международные нефтяные активы, почти год ведем переговоры, но детали — секрет.

— Не хотите ли вы зайти на американский рынок сланцевого газа?
— Это, конечно, очень интересные проекты, в том числе с технологической точки зрения. Но сегодня мы считаем, что рынок сланцевого газа, особенно рынок земли в Америке, переоценен. В эти проекты нужно было вступать 4-5 лет назад, а теперь они переоценены.

— Много говорилось, что в перспективе «Лукойл» может поднять минимальную планку по дивидендам с 15 до 30% от прибыли. Непонятно только когда?
— Это зависит от инвестпрограммы. У нее свой цикл, особенно напряженной она будет с 2013 по 2017 г. — тогда планируются крупнейшие инвестиции. С 2017 г. — в нашем сегодняшнем видении — инвестиции серьезно снижаются, что дает компании возможность за счет запуска проектов сформировать довольно большую прибыль.

— А дивиденды в 2012 г.?
— Скорее всего они будут на прежнем уровне — по доле прибыли. Но сама прибыль должна быть больше.


Любовь на всю жизнь
— В Западной Африке у «Лукойла» есть партнер — группа Vanco. «Интерфакс» сообщал, что топ-менеджеры «Лукойла» — владельцы ИФД «Капиталъ» являются бенефициарами этой группы. У вас есть доля в Vanco?
— У меня пока там нет доли.

— А у вашего заместителя Леонида Федуна?
— Я в частные инвестиции своих коллег не вмешиваюсь.

— Но ведь это возможный конфликт интересов: пока только «Лукойл» тратит огромные деньги на проекты в Гане или Кот-д'Ивуаре. И на рынке много неприятных разговоров о том, что менеджеры «Лукойла» за счет его денег помогают своей собственной компании…
— Нет, ну давайте так говорить. Когда мы, «Лукойл», входили в эти проекты, это были проекты Vanco. Но мы были в них заинтересованы и потому на момент входа взяли на себя обязательства по геологоразведочным работам — они финансируются нашей компанией. Мы от этих первоначальных договоренностей ни на шаг не отступили. Мы на себя не берем никаких финансовых обязательств за компанию Vanco. И следующий этап развития наших отношений может быть самый разный — то ли мы расстанемся, то ли мы в дальнейшем свое стратегическое партнерство усилим.

— А в ИФД «Капиталъ» ваша доля осталась прежней — блокпакет?
— Да, доля никак не изменилась. Мы там партнеры с Леонидом Федуном.

— Вы довольны тем, как развивается группа?
— Сегодня там есть управляющие, которые достаточно эффективно работают. А я не вмешиваюсь в оперативную деятельность ИФД «Капиталъ».

— Выходить оттуда не собираетесь?
— Нет, не собираюсь. Потому что это проект, который будет развиваться.

— Есть ли у вас еще какие-то личные активы кроме «Лукойла»?
— Мой фонд «Наше будущее» вы наверняка знаете, но он больше нацелен на социальное предпринимательство — делает социальные проекты, небольшие инвестиции, чтобы иметь подушку для расходов на благотворительность. А кроме того, если я буду инвестировать, то только в акции «Лукойла». Я их покупаю постоянно, вы это знаете. Моя любовь на всю жизнь — это нефть. А иметь конфликт интересов [с «Лукойлом»] не хотелось бы… Я считаю, что компания имеет хорошую перспективу, капитализация сегодня, конечно, минимальная. Очень хорошее время для инвестиций сейчас.

Я не ищу преемников, я их готовлю
— Пару лет назад активно обсуждалось, что вы ищете преемника и собираетесь отойти от оперативного управления компанией. Так ли это?
— Каждый руководитель должен понимать, что он не вечен. К нему на смену должны прийти новые люди. Но люди, которые придут на мое место, будут из нашей компании, не со стороны.

— То есть вы ищете себе преемника?
— Я не ищу преемников, я их готовлю. Есть 5-7 человек, которые сегодня потенциально развиваются как будущие крупные руководители нефтяных компаний.

— А вы этот список раскрываете, потенциальные преемники сами-то знают о своей роли?
— Я думаю, что не знают, потому что я этого никому никогда не скажу. Если это раскроется, на человека сразу будет выливаться негатив — этого допустить нельзя. В будущем я планирую усилить и роль совета директоров, ему будет передано больше функций.

— Сколько лет вы планируете сами управлять «Лукойлом»?
— Не скажу. (Улыбается.)

— А что касается наследства… Ваш сын еще учится в институте?
— Да, на следующий год заканчивает.

— Вы ему посоветовали учиться на нефтяника?
— Нет, но, как правило, в семье артистов дети тоже артисты, так и здесь. У меня поневоле все разговоры, весь круг общения связан с нефтью. Понятно, что все это передается детям. И многие дети моих коллег учатся сегодня по нефтяному профилю.

— Вы ему в наследство компанию оставите?
— Нет, конечно. Мой сын будет работать так же, как и все люди, которые получили высшее образование. Он должен будет пройти все стадии нашего бизнеса. И даже после этого долгий период времени он не сможет распоряжаться моими акциями. Я все предусмотрел, я не хочу, чтобы на него распространялись риски крупного владельца акциями, я не хочу, чтобы риски распространялись и на компанию. Поэтому он не будет иметь доступа к праву распоряжаться бумагами.

— Ваши акции будут в трасте?
— Ими будет распоряжаться совет директоров. И мой сын знает это.

— А после института он придет работать в «Лукойл»?
— Разумеется. Он должен пройти Западную Сибирь, минимум 2-3 года проработать там — от рабочего и до определенного уровня.

— Он согласен?
— Конечно. К счастью для меня, он не боится грязной работы.

— А когда он вам впервые заявил, что хочет быть нефтяником?
— У него даже сомнений не было, куда идти. Это было заранее предрешено. Он даже не сомневался, что пойдет в Губкинский учиться. И я сторонник того, что люди, которые будут работать в России, должны получить образование в нашей стране. Не отрываться ни от общества, ни от круга людей, с которыми они завтра будут работать.

— Его девушка-то дождется из Западной Сибири?
— Вот это проблема — холостого очень тяжело отправлять в Западную Сибирь. (Смеется.) Надо до этого подумать и женить.